Человек сам создает свой ад или небеса
В большинстве своем люди проживают свои жизни в постоянном чередовании небес и ада. Получая то, чего они хотят, они попадут на небеса. Теряя или не приобретая желаемого, они оказываются в аду. Ад – это упрямое сопротивление тому, что есть. Небеса – это наша любовная открытость. Ад – это сопротивление. Небеса – это принятие.
Небеса – открытое сердце. Ад – напряженное чрево. Как правило человек находится где-то посередине между сердцем и желудком. Желудок превращает все в себя; ему кажется, что весь мир существует для него, что это его пища, и стало быть желудок – это эго. Сердце пребывает там, где противоположности сходятся, а все наши представления растворяются в Едином, подобно тому как в плавильном тигле орнаментальные браслеты переплавляются и получается чистое золото.
Существует история о том, как великий самурай пришел повидать мастера дзэн Хакуина. Самурай подошел к мастеру, почтенно поклонился ему и спросил:
– Учитель, я хочу знать, в чем различие между небесами и адом.
– Я бы мог сказать тебе, да боюсь, что у тебя не достаточно ума меня понять, – ответил мастер дзэн, измерив самурая взглядом с головы до ног.– Знаете ли вы, с кем говорите? – выпалил удивленный самурай.
– Ну и что с того? – ответил мастер дзэн. – Я на самом деле считаю, что ты, скорей всего, слишком глуп, чтобы понять меня.
– Что? – возмутился самурай. – Как вы смеете так со мной говорить?!
– О, не надо прикидываться дураком, – сказал мастер дзэн, – за кого ты себя принимаешь? И что это болтается у тебя на поясе? Ты говоришь что это меч? Да он ведь более походит на нож для разрезания масла!
Самурай пришел в ярость, выхватил меч и занес его над головой мастера дзэн.
– Смотри! – сказал мастер. – Это ад.
В глазах самурая блеснуло понимание. Он поклонился и спрятал меч в ножны.– А это, – продолжал мастер, – это небеса.
Гнев или страх, которые появляются в уме, могут сделать жизнь адом, но смогут также помочь вознестись на небеса. Это может быть еще одно мгновение сопротивления, отталкивания, потворства проявлениям ума. Или же это может быть напоминанием войти в безбрежность, в открытость сердца, в сущность самого принятия.
В одном месте дон Хуан сказал Кастанеде, что он должен жить, как воин, что он должен использовать свою жизнь как возможность достичь пробуждения вместо того, чтобы постоянно удерживать свой ум от выхода за его пределы. Он сказал; «Для простого человека все, что происходит с ним, – это или проклятие, или благословение. Для воина каждое событие – испытание».
Различие между небесами и адом в том, что в аду ум занят определением, повезло ему или нет. Мы взвешиваем каждое переживание на весах наших желаний.
Примером может послужить история о состоятельном агенте страховой компании, который жил в своем доме «среди хороших людей». Его дети старательно учились, и он считал свою жизнь удачной. Но в скором времени его компания обанкротилась, он потерял работу, вынужден был продать дом и потому счел себя неудачником.
Но, продав дом, он подумал: «Теперь-то никто не сможет помешать мне заняться тем, о чем я мечтал всю жизнь». Использовав часть денег, полученных от продажи дома, он купил маленькую ферму в сельской местности и зажил спокойной жизнью в деревне. И вновь ему показалось, что это удача.
Потом спустя несколько недель его сын пахал поле, выпал из кабины трактора и получил серьезную травму. Опять он подумал, что является неудачником. Но быстрые действия докторов и близость госпиталя спасли сыну жизнь, и вновь он подумал, что удача улыбается ему.
Однако в скором времени выяснилось, что нога сына была сильно повреждена при падении и потому ее необходимо ампутировать. Отец пострадавшего опять решил, что жизнь – это сплошная неудача.
Но после ампутации сын быстро пошел на поправку, и страховки, полученной на него, хватило, чтобы покрыть все расходы на лечение, и тогда снова фермер решил, что ему повезло…
Эту историю можно продолжать до бесконечности. В жизни так и бывает.
Сама по себе жизнь не является ни адом, ни небесами. И то и другое – состояния сознания, его открытость или закрытость по отношению к происходящему.
Подобно тому как природа руки подразумевает, что она является мягкой, открытой и гибкой, способной держать то, что вы в нее хотите взять; так же и естественный ум есть ни к чему не привязанное пространственное осознание. Но обусловленный ум может потерять свою изначальную открытость вследствие миллионов разных привязанностей, которые, как мы считаем, необходимы для того, чтобы поддерживать иллюзорное чувство безопасности в этом мире.
Это напоминает ситуацию, в которой человеку необходимо какое-то время носить тяжелое бремя. Может быть, он торопится, чтобы успеть на самолет или поезд, и потому тащит с собой все имеющиеся у него вещи, пока в конце концов не займет свое место. Но как только мы начинаем разжимать свои руки, мы видим, что они затекли оттого, что мы так долго тащили свой старый багаж.
Трудно, почти невозможно, быстро вернуть рукам их изначальное состояние – открытость, – потому как приложенные нами усилия изуродовали их, после того как мы долго носили в руках вещи, руки возвращаются к своему естественному состоянию довольно медленно и доставляют нам много неприятных ощущений. Поскольку мы так боимся страданий, мы отдаем предпочтение оставаться зажатыми и не позволяем себе полностью расслабиться.
Мы предпочитаем узкое пространство своего изолированного «я», наших старых привязанностей, возможному освобождению из клетки. Мы предпочитаем знакомый ад страданиям, которые сопровождают выход в великое неизвестное.
Вот история о человеке, который умерев, вышел из тела, и очутился в удивительном мире.
Он думает про себя: «Здесь так хорошо, что я, наверно, оказался в раю». Тут к нему подошло лучезарное существо и увлекло его за собой в королевский праздничный зал, где многочисленные столы ломятся от самых фантастических блюд. На банкете его усаживают рядом с другими людьми и предлагают выбрать себе блюдо по вкусу.
Когда человек берет вилку, некто подходит к нему сзади и привязывает к его рукам тонкие дощечки так, чтобы он не смог сгибать руки в локтях. Он пытается наколоть что-то на вилку, но видит, что не может поднести ее ко рту, потому как руки не сгибаются. Посмотрев по сторонам он увидел, что люди вокруг него тоже не могут сгибать руки. Пытаясь отведать пищу, все они ворчат и стонут, потому как не могут дотянуться вилкой до рта.
Тогда человек обратился к существу, которое привело его сюда: «Это, надо думать, ад. А что же такое небеса?» И тогда сияющее существо показало ему проход в другой большой зал, где также был накрыт праздничный стол. «О, это больше похоже на рай!» – подумал он. И усевшись за обеденным столом, он собрался уже начать есть, как кто-то сзади подошел к нему и вновь привязал к рукам дощечки так, что руки не сгибались в локтях.
Пожаловавшись на то, что тут такое же безвыходное положение, как и в аду, он осмотрелся по сторонам и, к своему удивлению, обнаружил, что люди за этим столом ведут себя совсем не так. Вместо того чтобы пытаться согнуть руки и засунуть пищу себе в рот, каждый человек держал руки прямыми и кормил тех, кто сидел рядом с ним. Условия там были такими же, но реакция была другой.
Рассматривая все с позиций «я» и самоудовлетворения, мы живем в аду с несгибающимися руками, отрицая свое единство с другими людьми. Признавая себя частью целого, мы кормим друг друга и тем самым насыщаемся сами.
Мы привязываемся почти ко всем приятным мгновениям, превращая мимолетный рай в невыносимый ад. Мы боимся, что потеряем свое непродолжительное блаженство, и потому сидим, съежившись, в углу и пытаемся отрицать неизбежное. Привязанность к нему превращает нашу жизнь в ад. Мы продолжаем жить, руководствуясь старыми моделями, и ожидаем, что рано или поздно они смогут оправдать наши надежды.
Это напоминает известную притчу о безумном суфии Насреддине, в которой говорится, что однажды Насреддин вернулся с рынка с большой корзиной острого красного перца. Потом он сел в своей комнате и стал есть стручки перца один за другим. Вошел ученик и спросил его, зачем он ест то, что, очевидно, является острым красным перцем. На глазах Насреддина были слезы, губы у него распухли и потрескались, а язык едва мог шевелится во рту.
– Как вы можете есть этот ужасный перец? – спросил ученик.
– Ну, я увидал его на рынке, и он мне так понравился, что я попросту не смог пройти мимо, – ответил Насреддин.
– Но зачем вы так издеваться над собой? – недоумевая, спросил ученик. – Как вы можете есть один стручок за другим?
– Мне все время кажется, – ответил Насреддин, – что вот-вот попадется сладкий стручок.
Наш непрекращающийся поиск удовлетворения сбивает нас с толку. Тропа петляет и кружит, и мы чувствуем страдание всякий раз, когда она уводит нас от цели. Мы напоминаем фантомов, которые пытаются схватить мир прозрачными, призрачными руками. Как голодный дух, наш обусловленный разум жаждет удовлетворения, желая того, что он не может иметь и что он не может удержать. Ум изуродован болезненным томлением. Желание набрасывается на каждый лакомый кусочек, хотя оно и не способно его проглотить.
Мы изо всех сил пытаемся еще раз укусить пирожное. Когда желание велико и нет удовлетворения, мы считаем, что оказались в аду.
Ад – это наша неспособность легко играть с голодным духом прошлых страхов и временных разочарований, неспособность сдаться. Только когда мы обнаруживаем себя загнанными в угол и пытаемся избежать неприятного и отодвинуться еще дальше от огня наших неудовлетворенных желаний, мы переселяемся в ад.
И вот мы уже там и не знаем, куда повернуться; мы находимся в безвыходной ситуации, пойманы своими привязанностями и нежеланием отказаться от них. Наше сердце сжимается от страха и сомнения. Именно тогда, когда страдание становится слишком сильным, когда мы больше не можем сопротивляться, мы начинаем открываться своему положению.
Когда сердце со вздохом отпускает свои страдания, ад растворяется перед нашими глазами. Томас Мертон говорил об этом так: «Человек постигает, что такое подлинная молитва и любовь, только тогда, когда молиться невозможно, и сердце превратилось в камень». Только отпуская ад, мы возносимся на небеса, входим в свет, который не от ума. В Ветхом Завете сказано: «Сойду в преисподнюю, и там Ты».
Отчаявшись и спрашивая себя: «Что мне теперь делать?», можно получить ответ. Ведь мы впервые не воспользовались готовым решением. В конце концов мы не знаем. Мы знали так много и так долго, что пространство, в котором может пребывать истина, становится довольно узким. В нем не хватаем места для нашей подлинной природы. Именно в уме, который говорит «Я не знаю», исчезает различие между небесами и адом. Именно в этом открытом безусловном исследовании истины постигается реальность.
Ричард Б. Кларк сделал уникальный перевод короткого трактата третьего патриарха дзэн под названием «Синь-синь-мин». В китайском языке понятия «ум» и «сердце» обозначаются одним словом – синь. Ведь когда сердце открыто и ум чист, они оказываются единородными, сотканными из одной реальности. Постигнув это слияние ума и сердца, он начинает трактат словами:
«Великий Путь не труден для тех, кто отказался от предпочтений. Когда нет ни любви, ни ненависти, все становится ясным и очевидным. Однако стоит только провести небольшое различие, и небеса и ад отделены друг от друга. Если вы желаете увидеть истину, не имейте мнения ни „за“, ни „против“. Противопоставлять приятное неприятному – это болезнь ума. Когда подлинный смысл вещей не постигнут, спокойствие ума нарушается напрасно».
Смущение – это действие вопреки тому, что есть, результат нашего навязчивого поиска ответов, призванных заполнить ум и преодолеть несостоятельность наших предпочтений и моделей. Смущение – это состояние отчужденности от себя, какими вы являетесь. Болезненное непонимание существования. И все же, исследуя смущенный ум, можно достичь освобождения. Необходимо только осознать, что безмолвный свидетель не является смущенным. Именно в пространстве, которое не привязывается к «пониманию», которое не пытается заполнить себя сведениями, может возникнуть истина.
Именно в уме, который «не знает», истина переживается в ее пространственной и вневременной причастности к бытию. Смущение – это движение против потока, страстное желание любой ценой получить ответ. Тогда как «Я не знаю» – это только пространство; в нем есть место для всего, даже для самого смущения. В «Я не знаю» нет силы. К уму нельзя прилагать усилий, потому что это сразу же закрывает сердце.
Может быть, смысл учения в следующем: «Можете ли вы держать сердце открытым истине?» Когда мы блокируемся вследствие гнева, сопротивления, страха, может ли у нас быть открытость для самих себя? Когда мы испуганы, у нас все еще может быть пространство, в котором мы позволяем испугу существовать без ограничений. Или же все оказывается настолько подавленным, задвинутым так далеко в тень, что у нас срабатывают старые структуры, мы находим себя закрепощенными и подавленными, и жизнь становится непрекращающейся путаницей, злой шуткой?
Легенда об одном великом тибетском ламе гласит, что, умирая, он молился о том, чтобы попасть в ад. Ведь он чувствовал, что больше всего нуждаются в истине именно в аду. Он подозревал, что Дхарма больше всего требуется именно там. За несколько дней до смерти ему приснились небеса, куда он должен был попасть за свое благочестие. Проснувшись, он заплакал.
Майстера Экхарта чуть было не сожгли за то, что он сказал: «Я предпочитаю ад с Иисусом небесам без него».
Наши умы очень переполнены. Мы все время гоняемся за ответом на каждый возникающий вопрос. Мы редко позволяем своему уму не знать. Мы желаем знать ответ и потому перестаем спрашивать: «Кто я?» Большинство ответов, которые предлагает ум, – это оправдания за то, что мы не идем глубже. Именно ответы ума порождают смущение. В самом «Я не знаю» нет смущения. В нем есть только истина.
Снова приведу здесь историю о древнем мастере дзэн, к которому подошел известный ученый и философ и попросил поведать ему свое учение.
– Я знаю многие из физических законов вселенной и путь вещей, но вы, наверно, смогли бы что-то добавить к этому. Можно узнать ваше учение? – спросил философ.
Мастер дзэн пригласил его к себе в дом и предложил выпить чая. Ученый держал свою чашку, а мастер наливал в нее чай, но когда чашка переполнилась, он не переставал лить дальше, хотя чай проливался на пол.
– Это не хорошо. Моя чашка уже полна, – сказал ученый, посмотрев на мастера.
– Верно, – улыбнувшись ответил мастер дзэн. – Твой ум переполнен, подобно этой чашке. Освободи свою чашку и тогда приходи за учением. Может быть, тогда у тебя найдется место для истины.
Наши чашки слишком переполнены, мы знаем так много, что не понимаем ничего. Во всех нас так мало места! Фактически, мы крайне невместительны. И мы замечаем, что из-за этого в наших сердцах есть страдание. Вся наша емкость заполнена ложными знаниями. Это очень дорогая замена свободе, которая присуща бытию.
Именно отказываясь от старых моделей, открываясь своему «Я не знаю», мы постигаем жизнь. Это означает уйти со своего пути так, как уходит со своего пути целитель, позволяя великой природе вселенной проявляться сквозь него. Он не делает ничего. Фактически, его эгоцентрическая деятельность прекращается, и он становится проводником энергии целостности. Таким образом в открытости «Я не знаю» мы наблюдаем, как происходит исцеление. Мы наблюдаем таяние наших старых знаний и ожиданий. Мы начинаем переживать радость чистого бытия, жизнь со всем, что есть.
Когда мы не привязываемся больше к своим знаниям, а попросту открываемся истине каждого мгновения, каким оно является, жизнь выходит за пределы небес и ада – за пределы постоянной погони ума за удовлетворением.
В уме возникает гнев – но кто гневается? Не знаю, гнев просто есть. В уме поселяется страх – не знаю; все хорошо. Ревность в уме – не знаю; в этом нет ничего плохого. Ведь когда вы думаете, что это плохо, ваше сердце закрывается. В закрытом сердце также нет ничего плохого, но это очень болезненно. В «Я не знаю» нет никакого «должен», есть только бесконечное не-знание.
Когда я работал с Элизабет Кублер-Росс, она любила шутить, что кто-то должен написать книгу под названием «У нас с тобой не все хорошо – и это хорошо».
Так много места для открытий. Так мало привязанности к старой суете сует, к прежним иллюзиям комфорта и безопасности. Сосредоточиваясь на естественной открытости сердца, мы начинаем видеть, что ничего не нужно отодвигать, негде быть, некуда идти. Что мы бесконечно неопределимы. Мы так настойчиво стремились быть, что ни разу не спросили себя, кем же мы являемся и кем мы можем быть.
Отпуская наши знания, мы открываемся самому бытию. Мы переживаем то, что не умирает. Наш страх смерти и наша жажда жизни сливаются воедино. Небеса и ад становятся одним мгновением. Насыщенность, таковость жизни становится очевидной. Нечего больше защищать, некуда больше прятаться. Только новое вдохновение и открытость жизни.
«Дон Хуан откинулся на спинку кресла и улыбнулся Кастанеде: „Основное различие между обычным человеком и воином в том, что воин принимает все как вызов, тогда как обычный человек относится ко всему как к благословению или проклятию“».
Воин наделен мудростью подходить к каждому событию непредвзято, не зная, чем оно должно кончиться. Он не прилагает усилий для достижения цели. Его «Я не знаю» – это радость и смелость, заполняющие его жизнь.
Истина внутри вас, да и внутри меня;
Вы знаете, что в зернышке всегда сокрыт росток.
Все мы боремся; но никто из нас не ушел далеко.
Дозвольте же неведению уйти и посмотрите внутрь.
Голубое небо простирается вдаль,
Обычное ощущение неудачи уходит навсегда,
Несчастья, которые я сам причинил себе, забыты,
Миллионы солнц изливают свой свет,
Когда я утверждаюсь в этот мире.
Я слышу звон колоколов, в которые никто не звонил,
Внутри «любви» больше радости, чем мы думаем.
Идет ливень, хотя в небе нет облаков,
Полноводными реками течет свет.
Вселенная пронизана во всех направлениях одной любовью.
Как сильно переживается эта радость во всех четырех телах!
Все, кто надеются это понять, терпят неудачу.
Невежество ума отделило нас от этой любви.
Скажи слово «понимание», и ты окажешься далеко позади.
Как счастлив Кабир, что, пребывая в этой радости,
Он поет внутри своей маленькой лодки.
Его стихотворения напоминают встречу двух душ.
Это песни о забвении умирания и потери,
Они возвышаются над мимолетностью этого мира.Кабир (в передаче Блая)
Стивен Левин
ред. shtorm777.ru
