Саламинское сражение
Битва при Саламине — морское сражение которое произошло между греческим и персидским флотами в ходе Греко-персидских войн, в 480 году до н. э. близ острова Саламин в Сароническом заливе Эгейского моря рядом с Афинами. Битве при Саламине предшествовали события, которые могли в значительной мере оказать влияние на дальнейший ход войны.
Когда в Афины дошла весть, что гражданам необходимо оставить город и отдать его неприятелю, они в тупом отчаянии отказывались следовать этому совету, а толкование божественного изречения по поводу деревянных стен еще не было разгадано. В конце концов, выяснилось, что священная городская змея не поглотила своего ежемесячного жертвенного пирога; как следствие, необходимо было признать, что она также покинула город. Последовать такому божественному примеру не постыдились теперь и афинские граждане.
Население перевезли частично на пелопоннесский берег, частично же лишь на Саламин. Для перевозки большого количества людей с их движимым имуществом, всех вместе, на пелопоннесский берег не хватило бы средств. Крестьяне бежали в горы. В то время как остров Саламин предоставлял убежище для афинских граждан, к этому месту стягивался флот. Тем не менее – согласно преданию — произошел якобы большой спор между военачальниками, надо ли теперь же у Саламина принять бой с персидским флотом.
Мы не можем с достоверностью распознать природу этого спора, а потому методологически было бы абсолютно неправильным выдавать за подлинную историю рассказ, подобный данному рассказу Геродота, даже если бы получилось очистить его от очевидных нелепостей и противоречий. Возможно, весь этот спор военачальников миф, в котором имеется лишь зернышко истины, а именно, что соображения, надо ли давать сражение при Саламине или в другом месте, были всесторонне взвешены на военном совете.
Прежде всего надо установить, что речь шла только о том, где должно произойти сражение, а не о том, должно ли было оно произойти. Если бы у греков не было мужества отважиться на сражение в море, то Греция должна была бы подчиниться персам; при отсутствии противодействия со стороны флота персы обошли бы прегражденный стеною Истм, а то, что сухопутное войско не рассчитывало дать бой персам в открытом поле, это мы уже знаем. Если бы сражение произошло теперь между Саламином и материком и было бы проиграно, то побежденные были как бы отрезаны, — и только немногие суда смогли бы спастись через Мегарский пролив, если бы персы не преградили и его.
Морское сражение имело, следовательно, то преимущество, что опасность при этом не достигала высшего предела. Однако для исхода войны это не имело значения; поражение флота, даже несколько менее полное, в любом случае решало войну, так как без флота и сухопутное войско не было способно оказать сопротивления. Кроме этого, отступление к Истму передало бы в руки неприятеля не только Саламин с афинянами, но также Эгину и Мегару. Это представляется нам безусловно решающим обстоятельством, и мы в первую очередь беспомощны отыскать хоть какой-то рациональный мотив, который должны были бы все же выставлять сторонники дальнейшего отступления.
Ведь легенда удовлетворяется тем, что объясняет это простой глупостью и трусостью; на самом деле события происходили не так, и абсолютно очевидно, что спартанский царь Эврипид и вождь коринфян Адеймант, которого соотечественники его превозносили как героя и считали настоящим победителем при Саламине, приводили в защиту своего плана еще и другие доводы, кроме сохраненных до нас Геродотом. В самом деле мы и в рассказе Геродота находим еще один факт, который по сей день оставался абсолютно, незамеченным, но мог бы дать нам искомый ключ к решению вопроса, если только вообще в основе этого рассказа лежит что-то реальное.
Мы узнаем, что флот в составе 60-ти керкирских триер уже достиг южной оконечности Пелопоннеса. Греки поздней высказывали подозрение, что керкирцы, которых якобы задержали ветра, оздали нарочно, чтобы выждать решения и присоединиться к победителю. Но нельзя, считать невероятным, что в совете греческих военачальников каждый момент ждали их прибытия, а потому, идя на самые тяжелые жертвы, предпочитали отступить еще на шаг и сделать победу при помощи керкирцев еще более надежной.
Решающую роль со всей смелостью его натуры сыграл будто бы Фемистокл, который, притворившись изменником, сам оповестил царя Ксеркса о раздоре между греками и тем подтолкнул его на немедленное наступление. Относительно содержания того, что Фемистокл приказал сообщить царю, греки были не совсем единодушны во мнениях. У Эсхила («Персы», стих 336) сказано, что один человек сообщил Ксерксу, будто греки ночью обратятся в бегство и рассеются, чтобы спасти свою жизнь.
Геродот добавляет к этому еще слова, что, когда персы подплывут, греки начнут борьбу между собою. Диодор (конечно, по Эфору) заставляет посланного сказать, что греки хотят плыть к Истму, чтобы соединиться там с сухопутными войсками. Близок к этому и, конечно, почерпнут из этого источника рассказ Плутарха. Причина подобного рода изменений в рассказе ясна: были люди, для которых не было очевидным, что царь был заинтересован в том, чтобы помешать грекам рассеяться.
Потому как, когда дело дошло бы до этого, персидский флот не только с легкостью разбил бы любой отряд греческого флота, если бы только тот вообще отважился держаться в открытом море, но и смог бы добиться также решающей победы на суше, высадив часть персидского войска где-то на Пелопоннесском материке и тем самым вынудив греков уйти со своей последней, недоступной для обхода позиции за стеной Истма.
Отсюда и добавление Геродота, что греки вступят в борьбу друг с другом, т.е. часть их перейдет на сторону персов; это в крайнем случае делает нападение персов до известной степени понятным. Эфор осознавал, что и этого недостаточно, а так как не было никакого другого достоверного предания, он ввел в рассказ вместо роспуска флота лишь отступление к Истму и соединение с сухопутным войском.
Позднейшие писатели, такие как Непот, Юстин, Фронтин, вернулись к первоначальной легенде и заставляют передавать царю такой совет: греки намереваются рассеяться, а потому он должен быстро напасть на них, чтобы захватить их всех вместе. Ни в какой сказке не удается так великолепно одурачить задорного короля. Но настоящий солдат, каким был Фемистокл, вероятно, сказал бы себе, что Ксеркс ответил бы ему так: «Это довольно радостное известие; теперь я без риска могу разбить их поодиночке одного вслед за другим». Более вероятным было бы, конечно, примерно такое сообщение: в пути находятся еще 60 керкирских триер, а потому персам необходимо начать сражение до их прибытия.
До этого момента я мог сохранить изложение в том виде, как оно было в первых двух изданиях. Дальнейшее является новым. Достойно удивления, что путем тщательных филологических исследований удалось открыть совершенно новый факт, ставящий совершившееся при Саламине как в тактическом, так и в стратегическом отношениях на абсолютно другую основу, чем это было принято до сих пор. Все изыскания относительно Саламина исходили из предпосылки, что остров Пситталея, занятый во время сражения персами, которые после победы греков были отрезаны и уничтожены, идентичен нынешнему острову Лейпсокутали, расположенному еще перед входом в пролив.
Бесконечные старания были потрачены на то, чтобы сообщения о сражении, которые имеются у Эсхила и Геродота, привести в согласие друг с другом и с такой топографической предпосылкой. Но теперь Юлиус Белох установил, что исследователи были введены в заблуждение внешним созвучием названий «Пситталея» и «Лейпсокутали», что оба названия не имеют между собой ничего общего и что остров Пситталея, вблизи которого происходило сражение, с гораздо большим основанием можно считать островом Хагиос Георгиос, находящимся значительно дальше к северу в самом проливе.
С работой Белоха в руках я прошел по берегу вдоль пролива, и тогда с моих глаз как бы спала пелена: я пришел к выводу, что сражение вообще произошло не в этом проливе, так как в нем слишком мало места. Сражение могло произойти только по ту сторону пролива, в Элевсинской бухте.
С учетом этого основного положения первоисточники этого предания были еще раз проработаны одним из моих учеников Готфридом Цинном, в результате этого получилась картина сражения, бесспорная и тактически и стратегически. Все сообщения источников, казавшиеся настолько запутанными, что объяснить их считали возможным только искажениями текстов то в том, то в другом месте, находятся теперь в прекраснейшей гармонии.
После занятия Афин персы прождали добрых две недели, прежде чем они предприняли решительные действия (занятие города — приблизительно 10 сентября; сражение — 28 сентября). Несмотря на все предшествующие успехи, обстановка была для них трудной, и нелегко было решить, какой способ действия был бы лучшим. Греческий флот находился у северного берега острова Саламина, где имеется достаточно прибрежных песков (почти весь восточный берег обрывистый). Так как на острове слишком мало воды, чтобы обеспечить ею весь флот (приблизительно 300 кораблей с 50 -60 тыс. экипажа), то часть кораблей стояла, вероятно, у побережья Мегары.
Можно было бы себе представить, что Ксеркс предварительно обсудил, должен ли он одновременно с нападением на море предпринять также нападение и на суше, по дороге из Афин в Мегару. Но так как об этом ничего не сообщается, то мы можем только установить, что по крайней мере персы до Мегары не доходили, а как следствие, не чувствовали себя достаточно сильными для этого и ограничились лишь наступлением флота, которое предполагало тщательную и длительную предварительную разведку.
Чтобы подойти к грекам, персидскому флоту было необходимо пройти или через Саламинский пролив, весьма извилистый, заполненный островами и подводными камнями, или через еще более узкий проход с другой, мегарской стороны острова — через бухту Трупика. Решили, наконец, атаковать греков одновременно с обеих сторон; в случае победы греческий флот был бы разбит и весь уничтожен. Обе части флота выступили еще ночью, чтобы на утро проникнуть в Элевсинскую бухту одновременно обоими путями.
Как только было получено сообщение о приближении противника, греки также приготовились к бою, тоже разделились на части и поплыли навстречу неприятелю. Перед этим Фемистокл нашел еще время произнести зажигательную речь. В его намерение не входило преградить путь неприятелю при входе последнего в открытую бухту, он стремился напасть на противника еще во время развертывания его в узком проходе.
Передовые корабли греков, конечно, те из них, которые несли наблюдательную и сторожевую службу при входе в пролив, вначале отплыли на некоторое расстояние назад. После чего началось наступление, во время которого пытались охватить правый фланг персов, т.е. фланг, который двигался в направлении на Элевсин, как абсолютно правильно замечает Геродот. Персы защищались самым храбрым образом, но узкий пролив лишь медленно выпускал их корабли, в то время как греки немедленно могли ввести в дело свои и без того превосходившие персов силы.
В таких условиях финикийско-ионические корабли, несмотря на превосходство их маневроспособности, вынуждены были терпеть урон и были снова загнаны в пролив. А так как отходившие назад корабли встречались с кораблями, еще стремившимися вперед, то они попадали в величайший беспорядок и несли тяжелые потери.
Относительно боя в противоположном морском проходе у Мегары мы ничего не знаем. Но мы можем с достоверностью принять, что этот бой разыгрался точно таким же образом, ибо афиняне рассказывали Геродоту, что коринфские корабли отошли к этой стороне (по мнению афинян для того, чтобы спастись бегством), а коринфяне чествовали своего полководца Адейманта как героя.
Все искажения, которые делали традиционную версию столь непонятной, теперь исчезли.
Если до этого времени не могли понять, почему узость фарватера должна была оказаться губительной именно для персов (что как раз подчеркивает Эсхил), хотя финикяне и ионийцы были, конечно, лучшими мореплавателями, чем афинское ополчение, то теперь ясно, каким образом стратегический гений Фемистокла действительно смог так организовать сражение, что узость прохода помогла грекам, а противник при всем своем мореходном искусстве не мог выровнять положение, потому как узость прохода имеет отношение не к самому бою, а к моменту подхода к месту боя.
Противоречие, которое заключалось в том, что греки при Артемизии успешно сражались в открытом море, а теперь при увеличившейся численности кораблей якобы нарочно выбрали для боя узкое пространство, устранено, так как узкий пролив представлял собой не место боя, а только подход к месту боя.
Наряду с преданием, что Ксеркс наблюдал за сражением с одной из высот у Саламинского пролива, сохранилось и другое (у Плутарха), что Ксеркс поставил свой трон на высоте у границы Мегары. Каким образом могло бы возникнуть такое предание, если бы сражение произошло у южного входа в Саламинский пролив, в 10-12 км от того пункта? Теперь возможно признать это предание, хотя, по-видимому, и недостоверным, но построенным вполне рационально.
Наконец, найдено и нужное для сражения пространство; указание Геродота о направлении правого фланга персов на Элевсин и поведение коринфян объяснены.
Наоборот, во всех источниках, в которых имеются эти предания, нет ни одного момента, который говорил бы против той реконструкции сражения, которую произвел Цинн.
Греки одержали победу, но победа не была настолько великой, чтобы они могли преследовать персов далеко в море. Они ожидали даже повторения нападения персов. Но Ксеркс убедился, что он не в состоянии, в особенности если бы прибыли еще керкирцы, одолеть греков на море. Потому он отослал флот домой, — тот флот, который ни для чего уже не был нужен, если он не мог победить греков.
Война тем самым еще ни в какой мере не была проиграна. Правда, против позиции греков на Истмийском перешейке теперь уже ничего нельзя было предпринять, но персы удерживали все же в своих руках Среднюю Грецию и Аттику, а греки не рисковали подставить им свой лоб на суше. Потому, если сухопутное войско оставалось в Греции и заставляло покоренные области кормить себя, то надо полагать, что греки, точней афиняне, не были в состоянии защищать свою страну от повторных вторжений и со временем оказались бы покоренными. Не могли же они каждый год покидать город и бежать за море.
Война должна была принять теперь затяжной характер. Причем самому царю в Элладе уже нечего было делать, его присутствие требовало бы больших и блестящих дел, которых пока не предвиделось. Напротив, и с военно-политической точки зрения было правильным, что лично Ксеркс вернулся в Азию. Слабым пунктом в позиции персов была малая надежность ионийских греков. Если бы последние отпали, то находившемуся в Элладе персидскому войску грозила бы опасность оказаться абсолютно отрезанным от родины.
А так как Ксеркс не мог располагать еще новыми крупными частями войск, то личный авторитет царя был лучшим средством для того, чтобы держать в повиновении ионийских греков. Потому Ксеркс передал верховное командование Мардонию и возвратился в Сарды, где он сначала и остался. Мардоний отступил в Северную Грецию, где он не рисковал подвергнуться неожиданному нападению и мог заставить покоренные области кормить его войско. Отсюда он мог в любой подходящий момент снова предпринять наступление.
Дельбрюк Ганс
ред. shtorm777.ru
